Воспоминания Yngwie Malmsteen. Часть 3

Получить из стека Marshall и гитары Fender Stratocaster звук, который я слышал от скрипки - это целая история. И это стало моим поиском звучания. Конечно, не то что бы я хотел в нулину скопировать Паганини. Но это было какое-то новое направление в звуке, которое я открыл для себя после того как увидел исполнение “24 каприса” Паганини в варианте со скрипкой соло. И воспроизводить классику “нота в ноту” я не хотел. 

Вместо игры пьесы в точности как это было сочинено классическим композитором, я хотел играть гитарную музыку просто в этом стиле, и при этом сочиненную мною самим. Мне хотелось сымитировать скрипичный звук на гитаре, хотя в то время я даже не мог полностью представить себе, насколько далеко потом можно будет пойти с этой адаптацией. 

Увидев русского скрипача однажды и захотев перенести звук его скрипки в мою гитарную игру - это как раз было то, что мне требовалось для того, что моя игра вышла на новый уровень. К тому времени я уже хорошо играл, и мне требовалось нечто особенное для того чтобы поднять свою музыку на новые высоты. 

До того момента все, что я играл казалось мне хорошим, но недостаточно, потому что оно не было тем, что я слышал в своей голове. Можно сказать, что на протяжении долгого времени дверь, в которую я ломился была взломана, но не открыта полностью, только маленькая щель, сквозь которую били лучи чего-то нового и другого по отношению ко всем моим умениям. И мне хотелось отворить эту калитку на полную, и Паганини показал мне, как это сделать. 

В годы моего развития моя музыкальная философия было нео-ортодоксальной. Я должен был играть как можно более интенсивно каждый раз, когда брал в руки гитару, даже когда меня никто не слышал кроме меня. То есть во время игры я все время представлял, что выступаю на публике, а не просто занимаюсь. Вот почему я был повернут на записи всего, что я играл - у меня должен был быть ориентир, на который надо было равняться. И когда я жил этими мгновениями, я никогда не смотрел на свою игру как на занятия, никогда не анализировал ее с этой точки зрения. Я никогда не думал типа “Хорошо, если я сделал вот это, то возможно я буду лучше вот в том когда-нибудь потом”. Нет! Я хотел все делать круто сразу и “не отходя от кассы”, выдавать свой абсолют, лучшее на что был способен “здесь и сейчас”. 

Я забывал поесть, забивал на сон, и был вполне строен большую часть времени своих детских лет. Оглядываясь назад, мне кажется, что я походил на замученного пытками художника, хотя тогда я не думал о себе в таких терминах. Я просто был полностью поглощен страстью к гитаре и желанием развиваться. Какое-то время я питался как попало. 

Если бы не моя бабушка, которая тщательно следила за тем, чтобы я поел, то меня бы точно сдуло ветром в один прекрасный момент. Помню я стал совсем бледным, из носа текла кровь, я подхватил пневмонию в 16 лет. Это случилось после того, как я прошелся в расстегнутой рубашке без пальто и шарфа на морозе в минус двадцать. К счастью, я был достаточно крепкой породы, спасибо отцовским генам, поэтому перенес болезнь без особого ущерба для здоровья. 

Вы должны понять - я жил в состоянии постоянной битвы с самим собой. У меня не было кумира или идола, которого я хотел бы скопировать. То есть отсутствовала цель, о которой я мог бы в конце концов сказать “Ура, я достиг ее! Я сделал все, что хотел сделать”. У меня было только одно постоянное желание: каждый раз когда я брал гитару, я должен был быть круче себя самого. 

Идя в этом направлении, я не мог соглашаться на что-то, что уже делал ранее. Надо было постоянно двигаться вперед по отношению к себе существующему. Например, я освоил гаммы для уменьшенных аккордов, я знал как как применять арпеджио на двух или трех струнах. Обычному человеку это могло сорвать башню, но я знал, что мне этого недостаточно. Мне нужно идти дальше, чтобы сломать очередной барьер и достичь нового уровня. 

Мне не подходило ничего, что было ниже нежели “ошеломляющая игра”. После каждой записи мне нужен был материал, который бы заставил бы меня сказать “Черт, как круто!”. Не знаю почему, но я был именно таким. Большинство людей, услышавших это, покачали бы головой в сомнениях типа “Ну и что это за материал? Что ты будешь с ним делать?”. На дворе был конец семидесятых и никто так не играл на гитаре. Randy Rhoads еще не играл с Ozzy Osbourne, а у Van Halen в Америке как раз был большой перерыв, но он в любом случае не делал того, что я. Он реально великий и то, что он делал было очень новым - его игра теппингом просто брильянт и звук просто уникален. Когда он появился - это был как взрыв бомбы. Он был убийцей, и его все любили. 

Но я был совершенно в другом измерении. Я хотел изобрести что-то, чего раньше не существовало и я пытался вытолкнуть себя за рамки каких-либо ограничений и барьеров. И занятия для меня - это не было вопросом. Это была трата моего времени. Я просто пытался создать музыку с нуля, не занимаясь чем-то, что уже придумали ранее. 

Есть еще одна вещь, которая повлияла на мою игру. В конце семидесятых на музыкальный рынок стали поступать кассеты с музыкой, но не каждый кассетный магнитофон проигрывал их на точной скорости. Я пользовался двумя магнитофонами - один дома у мамы и второй в студии у дяди. И когда я записывался каждый день, то потом дома слушая записанное, обнаруживал, что оно звучит немного быстрее нежели в студии. Скорость была буквально чуть-чуть выше. И поэтому, играя дома под свою запись, я потихоньку незаметно играл быстрее и быстрее. 

Тут надо сказать еще об одной вещи. Люди, которые слышал мою игру, всегда говорили, что слышали много гитаристов, игравших быстро, но никого, кто играл бы так чисто, чтобы ноты были каждая по отдельности, как будто твоя жизнь зависит от того, насколько ты будешь аккуратно играть. Я не признавал компромиссов по этой части - каждая нота должна быть кристально чиста, подобно тому как она звучит на скрипке. И это действительно одна из тех вещей, что мне нравятся в скрипке - чистота и точность всех нот. 

Еще люди говорили что-то типа “Невозможно поверить, что ты играешь без дисторшена”. Они думали, что я так чисто звучу, потому что без перегруза. Позвольте мне сказать одну вещь. У меня до сих пор в звуке гейна больше чем кого-либо другого, но просто я стараюсь играть каждую ноту так чтобы вокруг нее было какое-то пространство, не позволяющее ей смешиваться с другой нотой. В большинстве скоростных пассажей от быстрых гитаристов ноты кажутся стертым и склеенными. Да будь я проклят если бы пошел тем же путем. 

Меня еще часто спрашивают почему я не пошел учиться скрипке, раз я так стремился к ее звуку. Подобные вопросы демонстрируют полное непонимание того, что я пытаюсь сделать. Я не хотел просто играть на скрипке - в этом не было бы ничего нового. Тем более я уже столько работал над гитарной техникой, что гитара без вопросов была моим главным инструментом. Мой брат хорошо играл на скрипке и он пытался показать мне пару вещей, но я видел, что это никуда не ведет. То, что я хотел - это взять звук и технику игры на скрипке и перенести это на гитару, в особенности на электрогитару. Цель была пойти дальше и выше, нежели было сделано мной или кем-то еще ранее. У меня был культ движения вперед. 

Я понимаю, что всем вокруг я должен был казаться абсолютно безумным со своей идеей того, что если вчера что-то было хорошо, то сегодня оно должно быть еще более крутым. Я никогда не позволял себя расслабляться и иметь то, что другие называют выходными. Такого не могло быть никогда. Я вкалывал каждый день так как будто это был последний день для шанса на успех. Этот подход настолько внедрился в мою душу, что я верю: именно он был одной из причин, почему мой движок до сих пор не заглох. 

Перевод: Сергей Тынку